Жорж Сименон - Погоня [журнальный вариант]

— Франсуа приходил к ним в четверг после обеда. Должно быть, он что-то заподозрил… Они ему сказали, что ты уже некоторое время не работаешь у них.

Не стоило повторять то, что он сейчас услышал. Мальчику было сказано так: «Уже несколько недель прошло, как мы вышибли отсюда этого старого дурака».

Может быть, и не от жестокости. Просто могло не прийти в голову, что они разговаривают с сыном того самого человека.

— Ты начинаешь понимать, Оливье?

Осознал ли он, что сложилось положение, как раз обратное тому, которого он добивался? К ночи Оливье уходил из дому со своей жестянкой с бутербродами, все под одним и тем же предлогом. Мальчик выследил его. И разве не логично предположить, что он насквозь видел и эту сказку про дядю Гедеона?

Он не сказал отцу ни слова. Он просто включился в игру.

Все молчали, боясь сказать что-нибудь не то, чтобы не разбудить в этом человеке горестной мысли.

Отец и сын, лгавшие друг другу во имя любви…

Взгляните на всю эту историю глазами ребенка, со всей трагической честностью детства. Отец целует его перед сном и уходит на работу, которой у него нет, говоря на прощанье: «Спи спокойно… Утром тебя ждет сюрприз!»

Радиоприемник. Это может быть только радиоприемник. Но разве он не знал, что в карманах у отца пусто? Пытался ли он уснуть? Или, стоило отцу уйти, мальчик сразу поднялся, чтобы, отдавшись одной-единственной мысли, сесть у окна, несчастными глазами уставившись в ночь?

У отца нет денег — и все равно он хочет купить радиоприемник! — вот о чем он думал…

Инспектор вздохнул и выколотил трубку о каблук.

— Похоже, что он видел вас у мадам Файе.

Оливье кивнул:

— Некоторое время я сидел на подоконнике.

— А окно в это время было открыто?

— Приоткрыто на несколько сантиметров. Я это хорошо помню, потому что перешел от окна, когда почувствовал, что мне дует в спину.

— Значит, на стеклах не было изморози. И если он смотрел в окно, он обязательно должен был вас увидеть.

Звонок. Лекёр сунул свой штеккер в одно из гнезд.

— Да… Что такое?.. Мальчик?..

Оливье и инспектор затаили дыхание.

Не теряя времени на объяснение, Лекёр соединился с Северным вокзалом.

— Алло!.. Северный! Кто это? А, Ламбер… Послушайте, это срочно. Обыщите весь вокзал. Спрашивайте всех, не видали ли они мальчика лет десяти?.. Что?.. Один?.. Может быть, он и один…

— Ты сказал, что он может быть не один? — обеспокоенно спросил Оливье.

— Почему бы и нет? Это возможно. Все возможно… Конечно, может случиться, что это и не он. Если же это он, то мы опоздали на полчаса. Это произошло в маленькой бакалейной лавочке на улице Мобеж — прилавок там выходит прямо на тротуар… Хозяин увидел, как какой-то мальчишка схватил пару апельсинов…

— Были у вашего сына деньги?

— Ни одного су.

— Разве у него нет копилки?

— Есть. Но я вытряхнул ее два дня назад, сказав, что мне не хочется разменивать бумажку…

Трогательное признание, способное перевернуть душу человеку, но кто в наше время задумается над ним?

— Не полагаете ли вы, что будет лучше, если я поеду на Северный вокзал?

— Сомневаюсь, что это поможет, да и потом вы можете понадобиться здесь.

— Если у него нет денег, он не мог воспользоваться метро или автобусом. Позвонить из какого-нибудь кафе по автомату он тоже не мог. И вполне вероятно, что со вчерашнего ужина у него маковой росинки во рту не было.

— Но что же тогда он делает? — воскликнул Оливье. — И зачем ему было нужно послать меня на Аустерлицкий вокзал?

— Может быть, для того чтобы помочь вам скрыться, — проворчал Сэлар.

— Скрыться? Мне?

— Послушайте… Мальчик знает, что вы на мели. И тем не менее вы собираетесь купить ему приемник… Я вас не упрекаю. Просто взвешиваю факты. Он подходит к подоконнику и видит вас в обществе старухи, которая, как он знает, занимается ростовщичеством. Что он из этого заключает?

— Я понимаю…

— Что вы пошли к ней брать в долг. Это может его тронуть, может опечалить — мы не знаем… Он снова ложится в постель и спит.

— Вы думаете?

— Я просто уверен. Но рано поутру он просыпается, как большинство ребятишек на рождество… И первое, что замечает, — это морозные узоры на стекле. Первый мороз этой зимы, заметьте. Он хочет взглянуть поближе, потрогать изморозь…

Слабая улыбка промелькнула на лице Андрэ Лекёра. Этот массивный человек, инспектор полиции, еще не забыл, что значит быть мальчишкой.

— Ногтем он процарапывает себе лунку… И что же он замечает?.. Что в доме напротив одно окно освещено, только одно — окно комнаты, в которой за несколько часов перед этим он видел своего отца. Это, конечно, догадки, но я не побоюсь держать пари, что он разглядел убитую старуху.

— Вы хотите сказать… — начал Оливье, широко раскрыв глаза.

— …Что он подумал, будто это вы убили ее. Как подозревал и я — по крайней мере некоторое время. Человек, который совершает все эти убийства, как и вы, бродит по ночам. Его жертвы живут в бедных кварталах Парижа, как мадам Файе на улице Миша. Знает ли мальчик о том, как и где вы проводите ночи с тех пор, как потеряли работу? Нет. Он видел вас в комнате убитой. Стоит ли удивляться, если его воображение дорисует остальное? Далее. Вы сказали, что сидели на подоконнике. Могли вы оставить там свою жестянку с бутербродами?

— Сейчас, когда я думаю об этом… Да… Я почти уверен.

— Тогда, значит, он увидел ее… И он уже достаточно взрослый мальчик, чтобы понимать, что подумает полиция, когда найдет ее там… Есть на ней ваша фамилия?

— Есть. Нацарапана на крышке.

— Вот видите! Он прикинул, что между семью и восемью вы, как обычно, вернетесь. И он хотел сделать так, чтобы вы сразу же ушли из дому.

— Вы имеете в виду… Поэтому он оставил мне эту записку?

— Совершенно верно. Он не знал, что написать. Писать об убийстве он не мог, чтобы не скомпрометировать вас. Тогда он вспомнил про дядю Гедеона. Верил он в него или нет — не имеет значения. Он знал, что вы придете на Аустерлицкий вокзал.

Шаги в коридоре. В обычный день на них бы не обратили внимания, но в тишине рождественского утра все прислушались.

Это был патрульный полицейский. Он принес запачканный кровью белый в голубую клетку носовой платок, тот самый, который был найден среди стеклянного крошева возле седьмой по счету разбитой телефонной стойки.

— Это его платок, точно, — сказал отец мальчика.

— Должно быть, кто-то его преследует, — сказал инспектор. — Будь у него время, он не стал бы бить эти стекла. Он бы что-нибудь сказал.

— Кто его преследует? — спросил Оливье. — Кому это нужно? И зачем ему вызывать полицию?

Они поколебались, прежде чем сказать ему правду. Сделать это решился брат:

— Когда он отправился на квартиру к старухе, он думал, что убийца — это ты. Когда он оттуда ушел, он знал, что ты не имеешь к убийству никакого отношения. Он знал…

— Что знал?

— Он знал, кто убийца. Теперь понимаешь? Он что-то выяснил, хотя мы не знаем, что именно. Он хочет сообщить нам об этом, но кто-то ему мешает.

— Что ты имеешь в виду?

— Сейчас либо Франсуа преследует убийцу, либо убийца преследует его. Один убегает от другого — мы не знаем, кто от кого. Между прочим, инспектор, награда за поимку назначена?

— После третьего убийства была назначена кругленькая сумма, а на прошлой неделе ее удвоили. Это было во всех газетах.

— Тогда, на мой взгляд, именно мальчик преследует убийцу, а не наоборот.

Может быть, это и был тот случай, который выпадает раз в жизни? Андрэ Лекёр прочитал где-то, что рано или поздно жизнь дарит такой случай даже людям с самой что ни на есть скучной и бесцветной судьбой.

Он никогда не был особенно высокого мнения о себе или о своих способностях. Когда его спрашивали, почему он выбрал себе такую нудную стезю, а, скажем, не работу в криминальной полиции, он обычно отвечал: «Я, должно быть, ленив». Иногда он добавлял: «Я боюсь, что меня могут избить».

Но на самом деле он не был ни лентяем, ни трусом. Если чего-то ему и не хватало, так это способностей.

Он это знал. Все, чему он научился в школе, стоило ему громадных усилий. Экзамены в полиции, экзамены, которые другим давались так легко, он смог одолеть лишь упорством. И не сознание ли своей ограниченности мешало ему завести семью?

Пришла очередная группа дежурных, вторая смена; в своих праздничных костюмах они были похожи на женихов. Они отпраздновали рождество вместе с семьями и теперь принесли с собой запахи яств и налитков.

Старина Бедо занял свое место за коммутатором, но Лекёр и не подумал уходить.

На его брате усталость сказывалась в большей степени. Он снова стал беспокоиться. Он ерзал на своем стуле, похожий на того мальчишку, которого когда-то в детстве ставили в угол. Андрэ решил все-таки немного отдохнуть. По соседству с большой комнатой находился закуток с умывальником, где они вешали пальто и где стояли две походные койки, на которых «полуночники» могли вздремнуть, если выдавался часок поспокойней.